Самолет. Железная птица, готовая принять в свое чрево всех, кто не слишком труслив, чтобы позволить себе оторваться от земли. Широкие металлические крылья с круглыми штуковинами на них - как Фросты объяснил Секретарь Ордена Доменик Ру, они называются двигатели, и именно благодаря им вся конструкция способна подниматься в воздух - выглядят очень внушительно. Даже верится, что взлетит.

Или не верится?..

Еще час назад Фрост вообще не думал о самолетах, а теперь сидит в мягком кресле внутри этого крылатого монстра, глядит в окно на загадочные двигатели и думает только о них. Просто потому что думать о них легче, чем вникать в болтовню никогда не затыкающегося напарника или размышлять о полученном от Секретаря задании, ради которого они и отправляются на Континент.

Собственно, думать во втором случаи вообще не о чем. Найти сбежавшего с Острова при загадочных обстоятельствах нового главу Охотников Стивена Иствуда и, если тот жив, притащить обратно для объяснений. Впрочем, про объяснения Фрост додумал сам. Мистер Ру на этот счет ничего конкретного не сказал. Да и не настолько Фрост важная шишка, чтобы такой человек, как правая рука (а иногда и голова) Главы Ордена рассказывал ему о причинах. Фрост - Тень, живое оружие. Его дело маленькое: как можно лучше исполнить приказ. Думать о последствиях не в его компетенции. Странно, что ученые вообще оставили ему возможность думать.

Или не странно? И зачем он вообще об этом переживает?

Если бы Фрост спросил об этом напарника, благо, тот готов часами на любую тему разливаться двумя соловьями сразу, то тот, наверняка, сказал бы что-нибудь о компесаторике и эффекте замещения сознания. Но Фрост не настолько дурак, чтобы спрашивать, а потом несколько часов снимать вполне реально существующими когтями метафизическую лапшу с ушей. И вообще, его бы воля, Альберт-Клэйтон Скотт весь остаток жизни провел с кляпом во рту. Пальцев на всех шести руках Скотта не хватит, чтобы перечесть, сколько раз хотелось его заткнуть только за последнюю неделю. И если бы Фрост был подвержен влиянию хоть какой-нибудь религии, богом бы клялся, что однажды это все-таки сделает. Для поддержания мирового порядка и на благо человечества. Не меньше. Скотт, когда открывает рот, то есть практически постоянно - настоящая угроза обществу.

Вот и сейчас вместо того, чтобы как положено усесться в любое свободное кресло, пристегнуться и заткнуться, это чучело скачет по всему салону, сует нос во все щели, и удивительно, что еще не отломало себе какую-нибудь безделушку на память. Мешает своей суетой, не дает расслабиться, и даже широкие поля любимой шляпы, надвинутой на глаза, от него не спасают. Все равно восприимчивый к любому движению в непосредственной близости от себя Фрост его чувствует, даже если не видит.

- Прижмись уже! - рыкает он в конце концов, впрочем, не особенно надеясь, что это возымеет хоть какой-то эффект.

Вход в игру

Самолёты. Самолёты - это огромная такая херь с крыльями, не менее огромными моторчиками, такой интересной и манящей кабиной пилота и прочими свестелками и перделками, и это все, за что зацепилось внимание Скотта во время приёма у Ру. И если Клэю все стало понятно с первого раза, то Альберт ещё долго рыхлил просторы черепа замечательными вопросами, типа: «Живут ли в нем фиксики?» и «Кто такой Иствуд?»
И если на последний вопрос Клэй ответил просто: — Та истеричка в дорогом пиджаке, — задним числом думая, что это описание подходит для каждого второго из Ордена, то над первым вопросом вообще предпочёл не думать. Голова бы сломалась.

Самолёты. Надобности помнить о них у Скотта не было, по разумению врачей в целом и Скотта в частности, ведь весь Милфорд он пробегал в два счета, скажем, в погоне за модифицированной бабочкой, размером с пиздец, а валить с Милфорда - это устраивать себе вечер догонялок с Фростом, из которых Скотт, в по крайней мере в этот раз, точно не вышел бы живым, но сейчас..
— Где же они, блять? Суетился Алл, просматривая иллюминатор, его шов и все два слоя стеклопакета.
— В своей мамке поищи, я там оставлял, — вяло вставлял Клэй, у которого от таких суетных передвижений грозила  наступить морская болезнь.
—.. В смысле? Я про фиксиков.
— А-а, а я думал, что мы про венерические заболевания..

Задание было плёвым - разыскать на Континенте Стивена-Первую-Тп-на-Острове-Иствуда, взять его за все, что выпирает  и вернуться назад, до выяснения обстоятельств, выяснять которые придётся уже вообще не Теням, но Клэй радовался, словно стал судьей на конкурсе красоты. Конечно, радость была сомнительна, ибо на конкурсе побеждала всегда та баба, у которой просто было больше здоровых зубов и нормальное для человека количество рук и ног, а людей на Континенте чуть более, чем дохрена,  так что поиски затянутся, но хэй! Радовался Клэй явно не скорой встрече с Иствудом. Там, в своём уединенном уголке черепа, где Алл ещё не успел наклеить радужных плакатов, он думал о выпивке. О барах, о какой-никакой музыке, что обычно там играет, о девочках и, как следствие, более приятной компании, чем поехавший чувак в собственной голове и Фрост.

«Это было почти обидно!» — вклинился в мечты Алл, отвлекшись от поисков того припадка, что странно звал Фиксиками.
– Говорила твоя мамка, глядя на тебя, – все так же вяло отвечал Клэй, косо (а со стороны и уморительно) поглядывая на главу Теней - Злобного Злобу Фростовича. Тот сидел вцепившись в обшивку сиденья и из всех сил изображал мозговой штурм, чем ещё сильнее вгонял Скотта в уныние. «Вот кого, а его по барам и девкам брать не надо. Этот может быть вторым пилотом разве что у Сатаны» – объявил Скотт, и ответом ему было оскорбленное: «Я не собираюсь идти с тобой по этим бабам» от брата, и злобное:
— Прижмись уже, – от Фроста.
Перспектива затевать тут, в маленьком самолёте посреди ничего, скандал явно не веселила, а потому Скотты совсем скоро стали прижаты к креслу, напротив Главы.
– Чёт он злобный сегодня, тебе не кажется?
– Может быть ты не заметил, пряча глазики за розовыми очечками, мой голубой друг, но это Фрост. И он всегда такой, – ковыряя подлокотник болтал Скотт, пальцами второй руки тарабаня по окну. И казалось бы, Скотт затих, радуйся Фрост! Но Красный не был бы занозой  Милфорда, если бы умел молчать чуть дольше, чем пару минут.

– А расскажи сказку?
– Как дед насрал в коляску?
– Я сказал сказку, а не личные наблюдения за вчера, сидя с биноклем. Сказку, интересную.
– Ну ладно. Жила была Элли, – начал Клэй повествование, всеми силами избегая контакта глазами с Фростом. Говаривали, что после этого люди превращались в камень, а неадекватные вылечивались.
– А какие у неё были суперспособности?
– Никаких.
– Прям как  у бэтмена!
– Ахеренно. И был у неё волшебный..
– Гриль.
– Гриль?
– Ну я просто есть хочу..
– Так, нет, в жопу. Я лучше песню спою, – в попытке закончить безумие на полуноте, Клэй потянулся и взял в руки старенький гиббсон. Коротая ночи за его струнами, Клэй как раз и представлял, как он, сидя на потертом барном стуле, играет простые мотивы и поёт про шалав и осень, забываясь в тусклом освещении, сигаретном дыме и алкоголе. Ах, совсем скоро..
– Ну Клэ-ейтон! – Все канючил Алл, свободной рукой щипая Клэя за запястье.
– Ох.. Ладно, ладно. Волшебный гриль, который делал вкусные бургеры и..
– И пивас!
– Пив..
– И спа!
– Слушай, это уже не гриль, а портал в мультивселенную вседозволенности, – огрызнулся парень, но получив ещё один щипок вздохнул и, с опаской поглядывая на слишком затихшего напарника, продолжил: – Ладно. У девочки было два друга..
– Конь, и..
– Конь-друг? Элли что, Вещий Олег?!
– И гриль!
– Он был её и порталом, и другом?
– Но это же сказка!
– Сказка, а не припадок! Подожди, нет.
– Мне просто кажется, что она одинока, ей нужны друзья.
– А тебе адекватность, в жопу сказку!
И пальцы ударили по струнам, нарушая тишину самолёта не руганью, но приятным перебором. И поставленым, голодным до песни голосом Клэй запел:

– И мы бомбили фраеров, я денег вовсе не считал! Но вот прошёл какой-то срок, я всех к тебе заревновал. Он в вильверкотовом клифте-е, и ферзиперсовый на ви-ид, и вы вдвоём решаете - Серёга вор, так пусть сид..
– А это нормально по твоему?!
– Господи, да дай ты мне..
– Вот всегда ты такой, – дамским тоном заговорил Алл, зная, как терпеть его не может Клэй, – грубый, злой, поэтому Фрост и злится на нас постоянно! А вдруг ему сказка понравилась? А ты взял и про этих своих..
– Фросту понравится, если этот самолёт сейчас упадёт в горах. Или в аду, но никак не сказка!

И перепалка переросла в потасовку на бедном кресле самолёта. Алл пинался и щипался, пытаясь выбить из руки Клэя гитару, последний же матерился и отбивал Аллу коленку грифом гитары, чем грозил их общему телу разжиться новой парой-тройкой синяков. И продолжалось бы это до тех пор, пока Фрост самолично бы не занялся вопросом, «растаскивая» бойцов в разные стороны ринга, но вдруг до ушей донесся плаксивый треск старичка-гиббсона. В момент, драку прекратил не страшный Глава Теней, своими когтями режущий сталь как масло, её пресек гриф, держащийся теперь на одних только струнах.

– Алл.., – готовый взорваться в любую минуту, Клэйтон скорее шипел, чем шептал, глядя на гитару.
– Дрыц-тыц, – в панике завёл Алл, вжимаясь куда-то в угол черепной коробки,  –.. И два Фиксика внутри...

Чудо свершилось. Ровно на половину. Прижаться Скотт и впрямь соизволил, а вот затыкать свой фонтан безумного красноречия явно не собирался. И в результате следующим номером от чекнутых братьев стали сказка про какую-то стремную девочку, у которой совсем не было друзей, кроме коня и гриля, и песня.

Если бы Фрост до сих пор ни разу не проклял тот день, когда забрал этого шизика из Лаборатории, он сделал бы это сейчас. В особенности потому что в персонаже сказки почему-то отчетливо уловил сходство с собой. В части про отсутствие друзей и одиночество, разумеется. С девочкой его перепутал бы только слепой. Да и суперспособности... ну, кое-какие имелись. Жалко, что из их числа с некоторых пор исключен дар затыкать чужые рты взглядом. Или, может, у Скоттов просто иммунитет?

Всадить в напарника коготь и провернуть его в болтливой пасти хотелось все сильнее. Примерно так сильно, что пришлось вцепиться в обивку кресла, подвергая ее риску быть пропоротой в десяти местах сразу. Но лучше уж пусть пострадает и без того пошарпанная важными чиновничьими жопами ткань, чем лишиться какой-никакой компании. Да и прав Клэйтон: затей они драку сейчас, самолет не приземлится уже никогда. Хорошо, если хоть пилот успеет выскочить из этой летающей банки с парашютом. Или без.

Кстати, может, это действительно выход? - Надеть парашют, помахать дебилу-напарнику ручкой и выскочить прямо в небо... и в воду.

Не то, чтобы Фрост, как и положено представителю семейства кошачьих, не любил воду. Наоборот, на Милфорде он иной раз успокаивал себя только купанием в соленых океанских волнах. Но там он никогда не заплывал дальше, чем переставал видеть берег, а сейчас стекло иллюминатора не показывало ни единого клочка суши на многие мили окрест. Пожалуй, это было единственным серьезным аргументом в пользу того, чтобы терпеть и оставаться на месте, продолжая методично распарывать кресло.

Но как только земля покажется, нет, он не останется с этими придурками не единой лишней минуты. Вон, они уже и гитару сломали. Того и гляди, за обстановку салона примутся...

- Та-а-ак, - мрачно протянул Фрост, глядя на одновременно злобного и вжимающегося в кресло Скотта взглядом, способным замораживать воздух и медленно поднимаясь, - или ты сейчас заткнешься, отложишь гитару и успокоишься, или полетишь этим же рейсом обратно, зажав в пасти письмо для господина Ру, содержащее рекомендации тебя усыпить, как собаку бешеную. Считаю до трех.

Он не повысил голоса, нет. Заставить Фроста орать на его собственной памяти, то есть за последние шесть лет, не удавалось еще никому. Но, кажется, прозвучало достаточно веско.

- Два...

Не то, чтоб ученые намудрили в голове и теле Скотта слишком ядреную смесь чего-то адского - в конце концов экземпляр должен был выжить. Не то, чтоб со временем у Красного выработался внезапный дар, позволяющий предрекать будущее и прошлое человечества, чиркая в припадке на клочке бумаги дикие предсказания, но вот предсказывать собственное будущее он, кажется, научился.
Хоть машиной для убийств он и был отличной, но был, скорее, бетой более качественного механизма, и когда механизм этот, сверкая глазами, начинал шипеть догадки о собственной участи приходили в голову как-то сами собой.

И вот сейчас, Фрост полосовал сиденье. Клэй почти слышал отсчет секунд до того, как эта штука бомбанет. Фрост, страшно вращая глазами и раздувая от тщетных попыток успокоиться ноздри, скорее напоминал человека, готового самолично броситься нахер из самолета, прогрызя обшивку самолета и используя в качестве парашюта собственную шляпу, да благодать Господню. И во взгляде его читалось - если умереть ему придется в тихой, спокойной и далекой от Скоттов обстановке - он готов на это пойти.
В голове рисовалась упоительная картина напарника, держащегося за полы шляпы и лавирующего в воздушных потоках прям в сторону крохотного острова, который отныне будет именоваться: "Иди ты нахуй, Скотт" потом, правда, картина приобрела немного иные оттенки.
Фрост, лапая себя за голую грудь, бежал в одних, облепляющих все, что только можно, штанах по пляжу, откидывал так красиво волосы назад, а лицо вперед, и лицо его аж светилось от счастья. Границы картины пестрили фонариками и расфокусированными огоньками, на одинокой пальме притаился скрипач, и под нежное «Por una Cabeza» Фрост бежал к лежащему на влажном песке..

- Так, блять!
- А ты разве не к этому вел?
- Нет, я вел к тому, что даже оказаться на необитаемом острове лучше, чем сидеть с тобой в одном самолете.

А в кабине шипело тихое: «Два-а» и Алл начинал паниковать, резко откидывая гриф почившего гиббсона за плечо.

- Звонок другу!
- Что, блять, звонок другу? Если эта штука бомбанет - тебе уже ни один твой волшебный друг не поможет.
- И даже гриль?
- Даже конь, Алл.
- Пусть их зовут Сергея..
- Алл, мать твою, заткнись!

Собственный мотор стремительно стучал в груди, говоря о том, что напугали Алла здорово, но скулы уставали от движений, а он не затыкался. Дополняла картину визгливая скрипка, ноющая в голове, и сменяющие себя слайды: Раз - Фрост, бегущий по пляжу прямиком в объятия Альберта, Два - Скотт, валяющийся в нокауте где-то у запасного выхода, и положа руку на сердце Клэй утверждает - второе намного приятнее.
- Клэй, мне страшно, - щебетал брат, обхватывая себя за плечи и немигая пялясь на напарника. - Заткнись.
- Но он так смотрит..
- Заткнись.
- Он же нас убьет, Клэй!
- Тогда просто, блять, заткнись! Люди не любят, когда о них в третьем лице говор.. Ай, блять, - плюнув куда-то в недра собственного черепа, и надеясь плевком попасть либо в вечность, либо в Алла, Клэйтон отодрал собственные руки от плеч и потер ладони, - Ща батя порешает!
И стремительно, надеясь на эффект неожиданности, Клэйтон рванул к Фросту, всеми шестью руками охватывая эту тщедушную, но пугающую брата, душонку. Прижав руки к бокам, обвивая все тело этими макаронинами, растягивающимися по мере надобности, Клэй махом, быстро, насколько мог, перетащил Фроста на себя и.. Стал убаюкивать.
- Давай, ай-лю.-ли, ай-люли.., - тихо подбадривал Алл, кое как надвинув шляпу Фроста ему на глаза. Антиутопичности этой картины мог позавидовать "Дивный новый мир", а за безумие она получила честно заработанную медаль, и чем дольше Скотт качал в руках напарника, тем сильнее растягивалось время. Видимо, до кончины.

«А вдруг, с ним как с попугайчиком сработает?»
«Вспоминай Отче наш, Алл. Просто вспоминай Отче наш» - отвечал Клэй, с легкой душой воображая в какую именно точку моря скинет их Фрост, если руки хоть чуть-чуть ослабнут. - Закрой глаза, - сладким, менторским тоном начал Скотт, мерно укачивая напарника, - Закрой глаза и представь место, где тебя любят и ценят. Что это за место? Расскажи дяде Клэйтону о своих переживаниях.. Мама не любила тебя?.

- Мама не любила меня, - всхлипнул Алл, поддавшийся на этот располагающий тон, и наглядно доказал, что даже безумию можно помешать. Другим безумием.
«Поэтому била тебя сборником сочинений Трофима и запирала с двоюродным дядей из Краснодара» - шипел в недрах сознания Клэй,
- Он трогал меня, а полиция не верила! - Бросившись в слезы, Альберт крепче «обнял» Фроста, и будь он обычным человеком - к соплям и слезам добавился бы хруст костей.
- Он говорил: «Видишь этот квадратный корень? Возьми его», но там не было квадратного корня!

И пошла новая волна рыданий. Захлебываясь и сдувая слезинки, Альберт грозил устроить море в самолете, а Клэй.. Клэй просто следовал поговорке: «Держи друзей близко, а Фроста еще и крепко, чтоб не убили» цепляясь остатками мозга за тот самый мотив визгливой скрипки в голове. И вспоминал отче наш.

Еще секунду назад, когда Фрост медленно тянул "двааа", напарник пучил глаза, вжимался в сиденье и бормотал что-то, как всегда, совершенно безумное, а теперь, стоило открыть рот для подводящего все итоги "три", бросился вперед, оплел Фроста всеми руками как в кокон и затянул к себе на колени.

"Муха" - подумал Фрост, вспомнив, как наблюдал однажды, сидя в засаде, за пауком, ловко спеленывавшем попавшее в его сеть насекомое, - "я муха... Я муха? Да нифига подобного!".

В отличие от никчемного беззащитного насекомого (и Скоттов) Фрост обладал, во-первых, гораздо более высокоразвитым интеллектом, а во-вторых, длинными и чрезвычайно острыми когтями, по велению того самого интеллекта мгновенно "вырастающими" из-под ногтей. Он выпускал их как кот, и так же как кот, мог в любой момент воткнуть зазевавшемуся человеку в самые непредсказуемые места. А "братья" как раз сейчас так увлеклись воспоминаниями о квадратных корнях...

В сопровождении грозного рыка:

- Прекрати сморкаться в меня! - главное оружие Фроста воткнулось Клэйтону-Альберту одновременно в одну из призрачных рук  и в бедро, вспарывая джинсы и кожу.

При желании, могло бы сразу и до кости разделать, но... серьезного вреда напарнику, как ни странно, причинять не хотелось. Фрост мог поклясться хоть чем, что готов удавить этого паразита по сто сорок шесть раз на дню, но все же с ним было интереснее, чем без него.

Непростительная слабость с точки зрения Тени, но по-человечески вполне понятное нежелание снова остаться в глухом одиночестве. Тем более, что в месте, куда они сейчас летят, никакой другой компании у него не предвидится. И даже с Советником - всегда таким любезным, красивым и готовым объяснить непонятное - говорить придется в лучшем случае раз в неделю. Ему, увы, нужен Клэйтон-Альберт Скотт. Значит, нельзя убивать.

Главное, чтобы сам напарник этого не узнал. Чтобы вообще никто не узнал...

- Отпусти и заткнись. Иначе в следующий раз я тебе их в шею воткну, придурок.

Должно быть, из-за внутренних пререканий, проходящих в голове и разносящих оную на мельчайшие осколки, Скотт не уловил того момента, когда юркая ручонка Фроста выскользнула из захвата и впилась ногтями в кожу и сказать, что это было ощутимо - все равно, что сказать "лимон слегка кисловат"
Взвыв, Скотт тут-же вцепился в эту рукочку, едва поборов в себе первоочередное желание - кинуть кошака к едрене фене, чтоб царапался там, и просто медленно отвел ее . У Фроста вообще с контактами было тяжело, словно у того-же кота, которого человек всеми силами пытается погладить: сначала присмиреет, выждет, сука, момент, а затем, с диким шипением, вцепится всеми конечностями и зубами мертвой хваткой, просто потому, что задолбали. Но и его, бедолагу, понять можно, задолбали же.

Клэйтон ему практически соболезновал, хотя чаще всего материл.
Например, когда он прерывал всю веселуху на полу-слове, или прятал остатки виски, дескать, дорогое и ценное. К чему держать в доме виски и не пить его - Клэй искренне не понимал, как и не понимал каких-таких ценителей ждет Фрост. Кого вообще мог ждать Фрост, если единственным его компаньоном за все время были Скотты - это вообще загадка века.

- Я ж люблю тебя, с-с-ука, за что-ж ты так? - Перебиваясь на Клэевский мат, Альберт практически вжимал напарника в себя, подпирая щекой его шляпу.
"Па-анеслась, родимая", - и если бы мог, Клэйтон закатил бы глаза.
- А ты-ы такой холо-о-дны-ый, как айсбе-ерг в окия-яне-е! - Пытаясь достучаться до сердца Фроста, в наличии которого Клэй ой, как сомневался, Альберт затянул старую-добрую-вечную.

Иногда Клэйтону казалось, что таким образом Алл показывает не столько любовь (бр-р-р) к напарнику, сколько отчаянное желание самовыпилиться за его счет и, хоть ему одинаково не нравилось что первое, что второе, Клэйтон вынужден ыбл признаться - к цели Алл шел самоотверженно. Что думал на этот счет сам Альберт проецировалось в тех жутких снах, что снились им обоим. Сюжеты, обычно, не пестрили оригинальностью, напоминая собой дешевый мыльный сериал 80-ых и 90-ых годов начала двухтысячных, но дьявол, как известно, скрылся и сдох в мелочах, оставляя за собой кексы и розовые передники, вуали, и слишком слюнявые поцелуи, страшные в своей живописности сцены гомогейства и признания на одном колене.. Словом, о пристрастиях брата, как и о его хреновом вкусе, Клэй был наслышан и, Боги, навиден.

Что-же думал на этот счет сам виновник вечеринки - остается за кадром, за что ему чисто человеческое спасибо.

- Мы же друзья, - завел слезливую дорожку Алл, наглаживая Фроста по спине, - А друзей убивать, калечить, травмировать нельзя!
- Тогда зачем ты травмируешь психику этого бедного ребятёнка?
- Как зачем? Я ж его люблю..
- Оагх..
- А ты-ы-ы такой холо-о-одны-ы-ый, как..
- Понеслась, блять..

И через пару минут этой дикой вакханалии, когда даже у Клэя стало сосать под ложечкой, от такого обилия розовых соплей, он таки психанул.
- Так, харош! По койкам, детки, - и с этими словами напарник вмиг был усажен на прежнее место, а Альберт уже супился зубами к стенке.
- Дядюшка Клэйтон хочет выспаться - раз, два - Фрост, сколько нам осталось на этой хренотени лететь? У меня от нее уже голова кругом.

Прежде чем все-таки отпустить, Фроста еще потискали. И пилоты, по идее сидящие в кабине не слышащие, что творится в салоне, свидетели: ничего ужаснее песни, которую ему при этом исполнили, в мире быть не могло. Даже та недавняя про некоего Серегу меркла в сравнении. Просто потому что слуха у Альберта (в отличие от брата), кажется, не было от слова совсем.

Благодарить, если бы Фрост вообще умел благодарить, можно было бы только за то, что это в конце концов кончилось, Альберт заткнулся и перестал его гладить, а Клэйтон любезно пересадил на место.

Отряхнувшись и фыркнув, словно попавший под струи душа кот, Фрост почти демонстративно нахохлился в кресле. А что это глупо, его озарило только в процессе поправки замявшейся белой рубашки. Пришлось срочно делать морду кирпичом, старательно изображая полное равнодушие к произошедшему, и отворачиваться к окну, когда стало ясно, что последнее как-то плохо выходит.

- Эта хренотень называется Рим, и лететь нам туда еще часа полтора.

Если бы не звукоизоляция самолета, от голоса мог бы замерзнуть расстилающийся внизу океан. Ну и отлично. Именно то, что надо, чтобы напарник понял: уместее будет и впрямь уснуть и заткнуться. Впрочем, возможно, этот придурок и во сне разговаривает...

В ожидании проверки последней гипотезы Фрост еще пристальнее уставился на проплывающие вдалеке облака, но через несколько секунд понял, сколь неперспективно это занятие, и смежил веки. Может, поспать - в самом деле совсем неплохая идея. Если очень повезет, после приземления силы им сразу понадобятся.

Нет, вряд ли они встретят Иствуда вот прямо у посадочной полосы. Но в Риме - вечном городе, умудрившемся пережить даже Катастрофу - завязан один из главных транспортных узлов нового мира, а значит, беглый охотник, скорее всего, тут побывал. Здесь, как говорил Советник, можно взять след.

.

К счастью всего обслуживающего персонала, Альберт присмирел. От песен Пугачихи Фроста спасал Клэйтон, сжимающий зубы с такой силой, что скулы и желваки начинали уже откровенно болеть, а чтоб исключить новые посягательства на тело напарника он вцепился что есть силы в сиденье. Видок, кстати, был что надо - в стекле иллюминатора виднелся откровенно помешавшийся мужичок с красным хаером, застывший в таком напряжении, словно сдерживает напор диареи такой силы, что ни закаленная душа Фроста, ни пилоты не выдержали бы. К счастью Фроста, в самолете повисла приятная тишина, но к несчастью Клэйтона Альберт мог обойтись и мозговым штурмом.

"Мы-ы будем жи-ить с тобой в ма-аленькой хи-ижине.." - запели трели соловьи, разжижая и без того бедный мозг, и там, в маленькой, черной комнатке в сознании, Алл выплясывал с гитарой. В сознании гиббсон был еще жив и цел, гриф его не болтался на ветру, а из струн еще удавалось вычленять звуки, но так бездарно Алл это делал, так грубо бил по ним, что Клэйтону от одного "вида" на это извращение становилось плохо. Признаться честно, до него только сейчас начинало доходить, что гитара была сломана и починить ее уже невозможно, но если Бог уберег ее от этого - бешено бьющего переборами Альберта, то Клэйтон даже рад, в какой-то мере. Но даже собственный брат не может долго выдерживать этого совокупления в уши, и чем дольше Алл кричал о безымянных реках, вырисовывая чудные картины их с Фростом жизни в бедной хижине, тем сильнее напрягалась фигура Скотта, тем активнее начинало кресло
трещать по швам, и еще больше хотелось окончательно разворотить гиббсон, желательно о голову Альберта. "Так, стоп! - в сердцах крикнул Клэй, прерывая эту музыкальную вакханалию, - Хватит!"

"М-м?"

"Ладно, ты поешь какую-то дичь. Ладно, ты убиваешь мою веру в человечность  и любовь к гитарам, но хватит с меня этой гомоебли! Астанавитесь!" - крик, полный отчаянья и злобы заполнил сознание до краев, а затем была тишина. Такая светлая, простая тишина, словно за секунду до провала в сон. Безмятежная, полная легких отзвуков старенького гиббсона где-то на периферии, и настолько объемная, что на миг показалось, будто даже Альберт исчез из сознания, позволяя Клэйтону наконец-то провалиться в сон.
Такое ощущение было редкостью - редко братья выходили "из поля зрения" друг друга настолько, что практически не ощущались, и, удивленный, Клэй воспользовался моментом, глубоко вздохнув и закрыв глаза.
Он закрыл глаза, выдохнул, и наконец погрузился в дрему. Теплую, словно объятия условной матери, и не было там всей этой дичи с раздвоением, мутациями, Римом, Фростом. Даже Альберта не было с их вечными разговорами, перетекающими в потасовку, был только он - Клэйтон Скотт. И все равно, какая личность появилась первой, здесь, в безмятежной темноте и дреме был только он, а следом, тихо и мирно, появлялись ненавязчивые картины каких-то сказочных домиков со старенькими, резными ставнями на окнах. Из трубы валил светлый дымок от каменной печки, в доме сладковато пахло выпечкой, так, что Клэйтон даже призадумался - когда он вообще последний раз ел что-то подобное?

Здесь, во сне, со стороны небольшого садочка, полного самых разных цветов и плодовых деревьев, шла милая, низенькая, чуть полноватая женщина, несущая в подоле платья иргу. Темные, короткие кудри,  тонкие запястья, нежный изгиб шеи - от вида женщины захватывало дух настолько, что Клэйтон даже отвлекся от пирога, выхватывая из образа обручальное кольцо на тоненьком, безымянном пальце женщины. На его пальце было такое-же. - Подожди еще минутку, украшу и попробуешь, - словно светясь изнутри, женщина взглянула в глаза Клэя и улыбнулась, и от улыбки стало так спокойно, так до дрожи тепло, что..

- На хуй послана! - Выпрыгнув из пышного куста крыжовника, Фрост умело и быстро отработал женщину лопатой, валя ее на землю, а после бросаясь на шею Клэя. "Чего?"
- Дараго-ой, - вытягивая гласные, Фрост слишком широко заулыбался, ставя под вопрос прочность лицевых мышц.
- Давай ты съешь этот пирог с меня-я?  -перебирая пальцами пряди красных волос, Фрост потянулся вперед, к Клэю, медленно вытягивая губы в трубочку.
"Чего?!"
Звучно лилась песня "Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров"
по долине, ветер играх в темных кудрях женщины в отрубе, Фрост жадно присасывался к губам опешившего Клэя, вставшего, в шоке, столбом, и в голове у него был только один вопрос: "Чего, блять?!"
И он проснулся.

Под противное хихиканье Альберта, Клэй открыл глаза, буквально подрываясь на кресле, а поняв, что видение было безбожно испорчено именно им - Скотт едва не зарычал от злости. - Если бить тебя - это бить самому ебало, не сомневайся, именно это я и сделаю, чертов кретин!
- А чо я сделал-то? Я всего-лишь разбудил тебя, - хихикая как школьница, Альберт гримасничал и развлекался, будто злость брата - самое приятное зрелище, от которого он получал несравнимое ни с чем удовольствие.
- Нахрена? Ну нахрена ты разбудил-то меня, я такой сон видел!
- Ти-ише, тише, ковбой, - примирительно выставляя руки вперед, Альберт чуть умялся, - Просто мы прилетели и уже идем на посадку..

.

Засыпалось легко и приятно. В основном потому что напарник старательно сохранял тишину, стискивая зубы и подлокотники, но ведь сохранял же. Кто-то другой на месте Фроста, пожалуй, даже поблагодарил бы его за такие усилия, но сам Фрост, будучи на своем месте достаточно долго, знал: стоит хоть слово сказать, и плотину снова прорвет, а потому благоразумно молчал.

Молчал и медленно погружался в чуткий, как и всегда, совсем неглубокий сон.  В этом сне по синему-синему лугу бежали белые-белые облака, на ходу превращаясь в каких-то относительно мелких, кудрявых животных, названия которых Фрост не знал или не помнил. Животные эти сбивались в стаю и, поднимая на узкой, ничем не мощеной дороге клубы пыли, с топотом бежали вниз  с холма к маленькому селению в низине.  Следом за ними, опираясь на длинную палку, шел глубокий старик, прячущий лицо за широкополой шляпой и не глядащий, кажется, ни на своих подопечных, ни на  стоящего в траве у самых ворот деревушки Фроста. Только когда они поравнялись, дед остановился и цепкими, на удивление молодыми глазами уставился на него.

- Вернулся, наконец, хулюган ты этакий! - прошмакал он наполовину беззубым ртом и шутливо погрозил своей палкой.  - Где шлялся то столько лет?!  Дом ваш уже другим отдали...

Фрост смотрит на него, слышит знакомые каждое по отдельности слова, но никак не может понять, ка все в сумме они относятся к нему. Разве он когда-то жил  здесь? У него был какой-то дом, кроме старого, полуразрушенного особняка на острове?.. И где это "здесь", главное?!

 Ничего этого он узнать так и не успевает. Коротенький, казалось бы, сон занял все остававшееся до вечного города время полета, и Фроста будит голос пилота, сообщающего, что самолет заходит на посадку, и пора пристегнуть ремни.

Клэйтон напротив от этого голоса просыпается тоже. Начинает ерзать и опять ругается с братом, бдительно разбудившим его после голоса из динамика. Но на него Фрост не обращает уже никакого внимания.

Окинув напарника коротким взглядом, он прилипает носом к стеклу и глядит на расстилающийся внизу город, частично скрытый дымом из труб, но все равно удивительно белый и красивый. Он словно один больной кусок белого мрамора, потрескавшийся тонкими-тонкими улочками и кое-где сияющий выщерблинами площадей... Фрост пялится на него не в силах оторваться до тех пор, пока Рим не становится настолько близким, что всю панораму загораживает свет огней посадочной полосы.

Самолет несколько раз подпрыгивает на асфальте, но катится и катится по нему. За окном мелькают деревья, какие-то башни непонятного назначения, приземистое здание в два этажа, ненадежно покрытое стеклами снизу до верху. Но постепенно колеса крутятся все реже, и наконец многотонная махина останавливается, чтобы человек, катящий здоровенную лестницу, все же догнал ее.